Старые слова

Однажды пасмурным утром сидел я у компьютера и раздумывал над своими лимериками, в частности, над одним из последних про кражу табака.
Лимерик был такой:

Прикатил Афанасий в Стерлитамак.
В ту же ночь у Толяна сперли табак:
Вор нарвал на задворках
Вместо травки махорку.
Но напрасно не влез, чудак, на чердак.

И тут вдруг в голову пришли такие слова из прошлого, как самокрутка и козья ножка, а потом вспомнились туесок, юрок, карпетки на подтяжках, и еще немало других. И я вдруг почувствовал, что иногда рыться в старых словах, означающих предметы и понятия, давно вышедшие из употребления, не менее интересно, чем разглядывать винтажные вещи в антикварном магазине.

Самокрутка и козья ножка в мою память пришли с фронта. Практически все фронтовики курили, ни самокруткой, ни козьей ножкой никого нельзя было удивить. В первые послевоенные годы простой люд, а именно в окружении таких людей и прошло моё детство, курили самокрутки, набитые махоркой или самосадом. Процесс изготовления самокрутки я видел много раз: прямоугольный кусочек газеты складывался лодочкой, туда из кисета насыпалась махорка, потом это сворачивалось в трубочку. Оставшийся свободный край газеты слюнили, чтобы получившаяся папироса не раскручивалась, и она тут же выкуривалась до того момента, когда её уже невозможно было держать между пальцами. Про запас самокрутки никогда не делали.

Кстати, кисет - это небольшой, часто холщовый, мешочек, который затягивался шнурком. Он был обычной карманной вещью у многих курильщиков в послевоенные годы. Иногда на нем были вышиты инициалы владельца, потому что кисеты были частым подарком, который присылали жены и девушки своим мужьям и женихам на фронт.

Однако, вернёмся к самокруткам. Изготовить козью ножку тоже было достаточно просто. Для этого из полоски газеты сворачивался миниатюрный кулёчек, узкий конец которого слюнили и загибали под прямым углом, а его кончик отрывали, чтобы открыть дымоход. Потом кулёк набивался табаком и козья ножка, похожая на маленькую курительную трубку, была готова.

Преимущество козьей ножки перед обычной самокруткой заключалось в том, что при её курении частицы табака не попадали в рот.

В качестве иллюстрации прилагаю фотографию козьей ножки, которую я собственноручно изготовил с четвёртой попытки. Признаюсь честно: моя самокрутка ничем не заправлена, потому что в моем доме табак никогда не водился.

В отличие от меня многие курильщики, которых я мог наблюдать в своём детстве, были настоящими мастерами по изготовлению самокруток. Хорошие папиросы и сигареты, впрочем и простые тоже, были в дефиците, да и стоили денег, с которыми у простого люда всегда была напряжёнка. Газетная же бумага фактически была бесплатной, а заворачивали в неё самосад, иначе говоря, обыкновенную деревенскую махорку, которую можно было вырастить в своём огороде. Дёшево и сердито.

Мой отец курил сигареты «Прима» без фильтра, но пользовался янтарного цвета, полупрозрачным мундштуком. И я помню, как он чистил его от смолы проволочкой. До войны он не курил, но попав на фронт превратился в заядлого курильщика. Причина была тривиальной. Он был простым солдатом, к концу войны дослужился до старшего сержанта. Так вот, во время тяжёлых работ, например, рытья окопов, периодически устраивались перекуры. А так как все курили, а отец этим делом занят не был, то его просили сбегать туда, принести то, узнать что там и так далее. В общем он был на побегушках. Наконец, ему это надоело, и он стал курить вместе со всеми. Ну и втянулся.

Я же никогда не курил. И это связано с одной очень старой историей, которая произошла со мной в далеком детстве.

В годы войны в нашем доме жили несколько семей, эвакуированных из западных районов страны. Были там и дети, среди которых выделялся мальчишка лет двенадцати по имени Лёська. Мне же в то время было около шести лет. Моя бабушка называла Лёську не иначе, как хулиганом. Так вот однажды он курил со своими дружками, прячась за сараями во дворе. А я в это время вышел погулять.

Лёська увидел меня из своего укрытия и подозвал к себе. «Хочешь покурить?» - спросил он меня, протягивая самокрутку. Недолго думая, я согласился. «Втяни в рот дым, а потом вдохни,» - сказал он мне, и отдал папиросу.

Я сделал, как он сказал. Сразу после затяжки я почувствовал будто кто-то сильно ударил меня под дых. Я согнулся в три погибели и не мог ни выдохнуть, ни вдохнуть. Наконец, с трудом мне удалось сделать первый хриплый вдох. Я был перепуган, слёзы из глаз катились градом. А мальчишки вокруг покатывались со смеху.

Потом я долго плакал и не мог прийти в себя. Эта затяжка запомнилась мне на всю жизнь. С тех пор мне никогда не хотелось курить. Искреннее спасибо за это хулигану Лёське.

Много позже, когда я уже стал студентом медицинского института, мне пришлось потратить немало времени и усилий, чтобы убедить отца бросить курить. Почти каждый день я долдонил ему о вреде курения. Поначалу он от меня просто отмахивался, но, как говорится, вода камень точит. Он стал прислушиваться к моим слова, а потом курить все-таки бросил. Последние тридцать лет своей жизни он не курил.

В этом месте я остановился, перечитал написанное и понял что сильно увлёкся темой курения и мне пора закругляться, чтобы не превышать обычный объём газетной статьи.

А мне хотелось рассказать ещё про туесок из березовой коры, в котором мы хранили соль тогдашнего крупного помола, про пимы, юрки - деревянные катушки, на которые наматывали нитки, карпетки, то бишь носки, и резиновые подтяжки для них, про ширинки на брюках, застегивавшиеся на пуговицы, бостон - чистошерстяную ткань, из которой папа заказывал в швейном ателье костюм, в котором он должен был выходить на сцену, так как руководил эстрадным оркестром. А ещё про шевиот - дешевую ткань, изготовляемую в СССР из крапивного волокна, из которой шили костюм для меня. И как портной в этом ателье обмерял папу и меня сантиметром, болтавшемся у него на шее, а потом мы ходили туда на примерки, и как папа был всегда недоволен, так как портной был явно из числа тех, о которых рассказывал Райкин в известной миниатюре.

На пошив нового костюма уходило довольно много времени, и это был большой расход и большая нервотрёпка. А все потому, что в первые послевоенные годы почти вся одежда, включая демисезонные и зимние пальто, изготовлялась вручную. Готовой одежды, кроме самой простой, в магазинах практически не было. До начала её массового производства надо было еще дожить.