Полезное ископаемое

Дети у меня поздние, и внуки соответственно тоже. По идее у меня вполне могли бы быть уже и правнуки, но так уж жизнь сложилась, что старшему моему внуку всего лишь восемь лет. И вот по вечерам мы с ним беседуем. Забравшись в постель, он мне звонит, и я в течение примерно получаса рассказываю ему какие-нибудь истории. Особенно он любит слушать мои воспоминания о моём детстве. И вот во время таких бесед я с удивлением обнаружил, что некоторые самые простые с моей точки зрения вещи, он совершенно не может себе представить, а иногда просто не понимает о чем идет речь, хотя для своего возраста он парень, как говорится, очень продвинутый.

Я конечно, прекрасно осознавал, что жизнь со времен моего послевоенного детства очень сильно изменилась, но только беседуя с внуком четко понял насколько. Поколение людей, родившихся перед Второй мировой войной уходит с исторической арены, и реалии того времени, свидетелями которых они являлись, исчезают из людской памяти вместе с ними. По этой причине, мне думается, стоит иногда о них напоминать нашим внукам и правнукам, хотя бы для того, чтобы они лучше понимали ту же литературную классику.

Например, рассказ А.П.Чехова “Ванька” начинается так: “Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под Рождество не ложился спать. Дождавшись, когда хозяева и подмастерья ушли к заутрене, он достал из хозяйского шкафа пузырек с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать”.

Когда в своем детстве я читал этот рассказ, у меня к этому абзацу не возникало никаких вопросов. А когда я рассказал внуку, о том, что пошел в первый клас с чернильницей-непроливашкой и деревянной ручкой с металлическим пером он был несколько озадачен. Он сообщил мне, что у них все пишут шариковыми ручками, которые никуда не нужно макать, а чаще просто печатают тексты на Chrome Books, которые есть у каждого ученика в их классе.

К счастью, я сохранил такую ручку со школьным пером №86 и показал её внуку. Он подивился этому инструменту и понял зачем мне нужна была чернильница.

Заодно я рассказал ему, что тоже печатал разные вещи, но не на персональном компьютере, ибо в то время существовали только огромные ЭВМ, а на пишущей машинке, которую купил, когда будучи ещё молодым специалистом работал над своей кандидатской диссертацией. Когда я узнал, сколько будет стоить перепечатать мою рукопись, решил, что лучше куплю машинку и напечатаю всё сам.

Я так и сделал, но мне пришлось много потрудиться. И всё потому, что если я, печатая на механической машинке, по ошибке нажимал не ту клавишу и на бумаге отпечатывалась неправильная буква, то исправить опечатку я мог двумя способами: аккуратно срезать эту букву бритвой, но правка при этом становилась хорошо заметной, или перепечатать весь лист заново. А так как опечатки у меня случались довольно часто, особенно на первых порах, когда я только учился пользоваться машинкой, то работа моя оказалась долгой и скучной.

Этот рассказ вызвал большое сочувствие у внука, который знал, что в компьютере можно легко исправить не только букву, но при желании заменить и всё слово.

В другой раз мы говорили о временах года, и я прочитал ему своё старое стихотворение «Хмурая осень», которое завершалось такими строчками:

Облетели, поникли осины,
Как бабы бритые некрасивы.
И бесперстанно небо мочилось:
На род людской за что-то сердилось.

А потом после звуков громовых
Его слабило снова и снова,
И шуршал листопадом ветер,
Как газетным листом в туалете.

Мой внук всё вроде бы понял, но спросил, а причём здесь газетный лист в туалете. «Ты что, там газету читал?»

Пришлось рассказать ему, что в центральных советских «Известиях» и «Правде», а также в республиканских и областных правдах вроде «Правды Востока» или «Прииртышской правды» не было никакой правды и поэтому эти газеты использовались совершенно в иных целях. Их рвали на куски, хорошенько разминали, трепали, а затем использовали для подтирания в туалете.

Эта информация вызвала невероятно бурную реакцию непонимания и брезгливости у внука, что потребовало новых разъяснений. И я поведал ему, что в бывшем Советском Союзе не было туалетной бумаги, а если она и появлялась в продаже, то за ней нужно было выстоять громадную очередь. При этом бумага могла кончиться до того, как ты подберешься к прилавку. И это показалось ему уж совсем удивительным.

А я тем временем вспомнил про керосиновые лампы, при свете которых мне приходилось работать по ночам в районной больнице, куда меня направили заведовать отдлением после окончания медицинского института, потому что «лампочка Ильича» там загорелась только через полгода после моего вступления в должность. И когда в следующий раз я стал рассказывать об этом внуку, мне пришлось прервать своё повествование и долго объяснять ему что такое керосиновая лампа, а потом показывать ему картинку с Интернета, чтобы он смог увидеть этот загадочный предмет.

И именно в тот раз я вдруг почувствовал себя живым ископаемым. Утешало лишь то, что всё же я, вероятно, полезное ископаемое, хотя бы для своего внука.