Бруклинские закоулки

Сегодня я хочу вернуться к теме, которую уже затрагивал раньше, например, в статье “Руинисты”. Просто недавно залез в свои бумаги и наткнулся там на толстую пачку открыток с репродукциями картин и художественных фотографий, которые когда-то выставлялись в “OK Harris Gallery”, расположенной в манхэттенском СоХо. Много лет я регулярно посещал эту галерею, экспозиция в которой постоянно обновлялась, познакомился там со многими молодыми художниками и фотографами-профессионалами. В основном это были фотореалисты, выбиравшие в качестве объектов своих фотосъемок заброшенные и полуразрушенные заводские корпуса, автомобильные свалки, старые дома, покинутые их обитателями, покосившиеся заборы и прочие места с признаками запустения и заглохшей жизни. Короче, уходящую, натуру, которую они старались запечатлеть до того, как она окончательно исчезнет.

Многие фотохудожники выставлялись там неоднократно, и каждый раз с новыми работами. Некоторые из них я хорошо помню до сих пор. Таковыми оказалась, например, представленные в галерее Петером Монро два десятка цветных фотографий размером примерно 50 на 60 см, на которых были зафиксированы старые, полузаброшенные, покрашенные зеленой краской дома в увядающих, приходящих в упадок, городках Holyoke, Chicopee и Pittsfield в Новой Англии.

“Почему только зеленые дома?” - спросил я его. “Это мой любимый цвет, как и моего отца. Большинство разных в архитектурном плане домов, заснятых мною, принадлежали представителям верхней части сельского среднего класса. Да я и сам вырос в одном из таких домов”, - сказал мне Петер, показывая на фото, около которого стоял.

А там был запечатлен зеленый, облезлый, с заколоченными, будто в бельмах, окнами, старый дом. Этот грустный старикан навевал чувство тоски по уходящей сельской Америке, более того, по исчезающему укладу жизни многих поколений людей. У автора фотографии, сделанной жарким, слегка туманным вечером, вид этого дома, стоящего в нескольких блоках от морского побережья в Бриджпорте, явно вызывал ностальгию по прошлому, по воспоминаниям детства.

Длинноволосый, очень худой, зябко поёживающийся Питер, производил странное впечатление. Когда я попросил разрешения его сфотографировать, он поинтересовался будет ли вспышка, и получив положительный ответ, надел темные очки.

Другим запомнившимся мне фотохудожником был Питер Майма. Наиболее часто на его снимках, обычно оригинально решенных в колористическом плане, присутствовали заброшенные промышленные постройки, полуразрушенные дома и пустоши со следами деятельности человека. Как сказал мне Питер, он специально ездит по сельским дорогам Америки, выискивая объекты для своих фотографий, которые со временем могут совершенно исчезнуть. Выставки его снимков я видел несколько раз, и они всегда вызывали у меня чувство ностальгии по чему-то ушедшему, потерянному и полузабытому.

Заброшенные, разваливающиеся от времени и сиротства дома, автозаправки, свалки, заборы в городской и сельской местности обладают по моему глубокому убеждению своеобразной эстетикой, даже какой-то нестандартной красотой и странной, нездоровой привлекательностью уродства.

Сохраненные на фотографиях, они будили во мне воспоминания о послевоенном Новосибирске, где прошли мое детство и юность. В те времена там было много неухоженных, полузаброшенных углов, домов и даже улиц.

Написав это, я подумал о недавно прочитанной, замечательной книге известного художника и писателя С.Голлербаха “Свет прямой и отраженный”. Есть там небольшая глава под названием “Размышления о детстве”, где он пишет: “Когда люди ругают “гниение” в искусстве (”Какая мерозость! Какое гнилое воображение!”), я понимаю, что эти люди не знали в детстве таинственности старой помойки. А если знали, то не поняли. Помойки, свалки, старые кладовки и чуланы - всё это необходимые этапы экзистенциального познания мира. Нюхнуть вони и пыли так же важно, как и глотнуть свежего воздуха. Нужен позитив и негатив”. Я полностью согласен с этим наблюдением профессионального художника.

От себя могу добавить, что в детстве я любил лазить в глубокое подполье, расположенное под всей нашей квартирой, и рыться там среди сваленных за лестницей старых вещей, а также листать, лежащие в каменных нишах, отсыревшие довоенные научно-популярные журналы, покрытые пятнами черной и розовой плесени, издававшие специфический запах подгнившей бумаги.
После такого длинного вступления или может быть некоторого оправдания, я могу признаться, что и сам старался запечатлеть на камеру попадавшуюся на глаза уходящую натуру или нечто подобное.

И если Питер Монро заснял зеленый дом с заколоченными окнами, то и у меня есть похожий подслеповатый дом, но серого цвета. Не скажу, что это его прямое влияние, просто подобные объекты не так уж и редки. Однако, насмотревшись произведений фотохудожников-реалистов, я несомненно был увлечен их сюжетами.

Так, в тупике, где кончается Channel Avenue в Gerritsen Neighborhood, однажды сфотографировал скатанные с большие рулоны чехлы для лодок и катеров из разноцветной тентовой ткани, вероятнее всего из санбреллы, в основе которой лежит акриловое полотно. Брошенные на произвол судьбы, они все вместе выглядели, тем не менее, очень привлекательно благодаря своему яркому пестроцветью.

В другой раз уже в районе Mill Basin я попал на склад старых грузовых контейнеров, поставленных друг на друга. К ним явно годами не прикасалась рука человека, но они сохранили свою окраску - кирпично-красную, зеленоватую, серую и даже бледно-голубую. Собранные вместе, они привлекали внимание своей упорядоченностью и пестротой.

А тут же неподалеку, в соседнем контейнерном закоулке картина была совсем другой - облупленная и ободранная стена, какой-то куб, обернутый синей синтетической тканью, и стоящий рядом с ним колченогий стул из металлических прутьев. Будто кто-то, стороживший этот таинственный куб, недавно вышел из глухого закутка размять ноги.

А на краю этого склада, зажатые между контейнерами и высокой земляной кучей медленно ржавели и дряхлели большой голубого цвета трак и бежевый грузовик с разбитой фарой. Грузовик оброс кустами и наполовину был обвит плетями биттерсвита. Ясно было, что никто и никогда уже не сядет за его руль и не выведет из мертвого тупика на дорогу.

В другом месте того же района можно увидеть огромное складское помещение, стены которого смонтированы из кусков гофрированного шифера, ржавых листов железа и заплат из самых разнообразных материалов, многие из которых похожи на асбестовые пластины, ДСР и гипсокартон. Всё это выглядит неряшливо, отдает скукой, заброшенностью и ненужностью. Но стоит. Видимо, цена за снос этого огромного сооружения очень уж велика.

Точно так же, как и за соседнее, тоже очень большое кирпичное здание, щербатая, дыраявая крыша которого нелепо смотрится на фоне цветущих деревьев.

Ну, и последнее фото. Попалась мне на глаза однажды панцирная кроватная сетка. Всё своё детство и юность я спал на такой кровати. Сетка на ней с годами растянулась и провисала подо мною чуть не до пола, но я расстался с ней только тогда, когда мы переезжали в другой город. Поэтому я не мог пройти мимо этой сетки, её не засняв. Многое она мне напомнила.

.
А еще, пересмотрев в очередной раз свои фото, я подумал о бренности нашей жизни. И вспомнил крылатое латинское выражение “Vanitas vanitatum et omnia vanitas”, что по-русски означает “Суета сует и всяческая суета”. Есть оно и в Библии. Всему в этом мире отпущено своё время, а затем оно дряхлеет и исчезает. И к нам самим это относится в полной мере.

Получилось как-то пессимистично, но что поделаешь. Сказано же, что нужен позитив и негатив.